Не записывай человека в покойники, пока сам не увидел труп. И помни, что даже тогда можно ошибиться.
Знать, где ловушка, — это первый шаг к тому, чтобы избежать её.
Я не боюсь, я не должен бояться. Ибо страх убивает разум. Страх есть малая смерть, влекущая за собой полное уничтожение. Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня. И когда он пройдет через меня, я обращу свой внутренний взор на его путь; и там, где был страх, не останется ничего. Останусь лишь я, я сам.
Правитель должен научиться убеждать, а не принуждать.
… мир держится на четырёх столпах. <…> Это – познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и доблесть храбрых. Но все четыре – ничто <…> без правителя, владеющего искусством управления.
Как часто гнев заставляет людей отринуть то, что говорит им внутренний голос!
Отчаявшиеся люди бывают всего опаснее.
Привычка к одним лишь победам сама по себе может стать слабостью.
Когда религия и политика идут в одной упряжке, те, кто ею правит, верят в то, что никто не может стать на их пути. Их скачка становится все более безрассудной: быстрее, быстрее и быстрее! Они отбрасывают все мысли о возможных препятствиях и забывают о том, что человек, ослепленный скоростью, видит обрыв лишь тогда, когда уже поздно что-либо сделать.
Глубоко в подсознании людей укоренилась поистине извращенная потребность в разумно устроенной, логичной и упорядоченной Вселенной. Но дело в том, что реальная Вселенная всегда, пусть на один шаг, опережает логику.
Кто потерял инициативу, тот проиграл войну.
Слишком долгое ожидание может стать пагубным, так как постепенно ослабевает ощущение цели.
Враг, которым восхищаешься, страшит больше.
Люди делятся — во всяком-случае, часть их — по тому, как они о тебе думают.
Будь готов принять то, что дано тебе испытать.
Да, Муад’Диб действительно мог видеть будущее, однако вы должны понять, что у этого его дара были границы. Сравните это со зрением: у вас есть глаза, но без света вы ничего не увидите. Находясь на дне ущелья, вы не увидите ничего за его пределами. Точно так же и Муад’Диб не всегда мог по собственной воле заглядывать в таинственную страну будущего… Муад’Диб учит нас: единое лишь неверное решение в пророчестве или неверный выбор единого лишь слова могут полностью изменить и самое будущее. Он говорит: «Широко в видении время, будто врата; но когда проходишь сквозь это видение – оно становится лишь узкой дверью». И он всегда отвергал искушение избрать ясный и спокойный путь, предупреждая: «…ибо такой путь ведет вниз, к застою».
Милосердие – это химера. Оно смолкает, когда желудок урчит от голода, когда горло вопиет от жажды.
Кто умеет подчиниться — тот правит.
Когда-то давно люди понадеялись на машины, думая, что с их помощью смогут сделаться свободными. Но вместо этого машины помогли меньшинству поработить большинство.
Мода приходит из городов, а мудрость — из пустыни.
Темнота – это слепое напоминание о давно ушедших временах. Вслушиваясь в неё, мы инстинктивно страшимся услышать вой стаи, охотившейся некогда за нашими предками – так давно, что лишь в самых примитивных наших клетках сохранилась память об этом вое. Во тьме видят уши, видят ноздри…
Ива сгибается под ветром, пока не разрастется и не встанет стеной на его пути.
Двигайся, не торопясь, и день твоего мщения придёт.
Порой у предрассудков бывают странные корни и еще более странные плоды.
… Каждого человека ждёт суд и каждый ответит за себя. Ибо каждый человек есть малая война, в каждом идёт сражение добра и зла.
Будь мечты карасями, все бы стали рыбаками.
Порой интуиция подсказывает верное решение.
Что ты презираешь? Скажи, и я узнаю, кто ты: именно это определяет твою истинную суть.
Высокомерие годится только на то, чтобы возвести крепостную стену, за которой прячутся сомнения и страх.
Всякий план зависит от исполнения не меньше, чем от замысла.
Разум работает, как бы ни хотели мы сдержать его.
Если ты концентрируешься только на сознании своей правоты, то противостоящая тебе сила подавит тебя. Это самая распространенная ошибка.
Камень тяжел, и песок весит немало; но гнев глупца ещё тяжелее.
Когда видишь, что противник тебя боится, – дай страху взять над ним власть; дай ему время истомить твоего противника. Пусть страх станет ужасом: напуганный до ужаса человек становится врагом себе. Раньше или позже он, отчаявшись, бросается в безоглядную атаку. Это опасный момент, но обычно можно положиться на то, что напуганный человек совершит роковую для себя ошибку.
— Один из самых ужасных моментов в жизни ребёнка, – сказал Пауль, – это миг потрясения – миг, когда он понимает, что между его отцом и матерью существуют отношения, внутрь которых ему доступа нет. Он никогда не сможет разделить с ними эту любовь. Это потеря. Это – первое осознание факта, что мир – это не ты, а то, что окружает тебя, и что ты одинок в нём.
Я окуну твоё лицо в то, чего ты так хочешь избежать. Мне не кажется странным, что единственное, во что ты веришь, это в то, что приносит тебе удобство. Как ещё объяснить, что люди постоянно изобретают для себя ловушки, которые повергают их в посредственность? Как ещё определить трусость?
Не торопись — и день твоей мести придет…
Настоящие люди почти всегда одиноки.
Каждый опыт несёт свой урок.
Должна была бы существовать наука о недовольстве. Ибо людям нужны трудные времена, тяготы и угнетение, чтобы развивались их душевные силы.
Люди лучше всего чувствуют себя тогда, когда у каждого есть свое место и каждый знает о своем положении в мире, в событиях, происходящих вокруг него. Уничтожь место человека в мире, и ты уничтожишь самого человека.
Внезапно Пауль почувствовал неприязнь к этим пустым разговорам, к этим лицам — дешёвым маскам, прикрывающим нарывающие, сочащиеся гноем мысли, к голосам, пытающимся спрятать за болтовней оглушительное молчание пустых душ.
Когда у нас будут деньги, мы сможем сделать этот мир таким, каким пожелаем. (…) Но безопасность нам купить не удастся.
Самыми постоянными законами Вселенной остаются случай и ошибка.
Я вроде плодового дерева, думал он. Только на мне растут не яблоки, а всевозможные умения и таланты. Сам я ими не пользуюсь — приходят люди и срывают мои плоды.
Он очень устал, причем больше всего от того, что приходилось все время скрывать усталость.
Запомни…мир держится на четырех столпах…познание мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и доблесть храбрых, но все четыре ничто…без правителя, владеющим искусством управления.
Какие страдания причиняем мы любимым!
Любая дорога, пройденная до конца, приводит в никуда. Чтобы убедиться, что гора — это гора, незачем взбираться высоко. Хватит и небольшого подъема, ибо с вершины гора не видна.
Был он воин и мистик, чудовище и святой, лис и сама воплощённая невинность, меньше, чем бог, но больше, чем человек.
Удержать человека от ошибки – это воистину небесный дар.
Как можно меньше приказывай, – учил его отец… когда-то, очень давно… – Раз прикажешь – «делайте то-то и то-то», и потом всегда придётся приказывать о том же.
Человек без эмоций — вот кого следует опасаться по-настоящему.
Ива покоряется ветру и растет, растёт до тех пор, пока не вырастает вокруг неё целая роща ив – стена на пути ветра. Это – предназначение ивы и её цель.
Понятие прогресса служит нам защитным механизмом, укрывающим нас от ужасов грядущего.
Особенность человеческого сознания такова, что логикой всего труднее исследовать проблемы, связанные с глубоко личными мотивами. И тогда мы бродим, вокруг в темноте и возлагаем вину за свои проблемы на все, кроме той единственной причины, которая в действительности мучает нас.
Надежда притупляет наблюдательность.
…нельзя не замечать опасности, таящейся в стремлении к бесконечному совершенству. Ведь очевидно, что бесконечное совершенство должно во всем опираться само на себя. А потому все, стремящееся к подобному совершенству, стремится навстречу собственной смерти.
Многие отмечали быстроту, с которой Муад’Диб усвоил уроки Арракиса и познал его неизбежности. Мы, Бене Гессерит, разумеется, знаем, в чем основы этой быстроты. Другим же можем сказать, что Муад’Диб быстро учился потому, что прежде всего его научили тому, как надо учиться. Но самым первым уроком стало усвоение веры в то, что он может учиться, и это – основа всего. Просто поразительно, как много людей не верят в то, что могут учиться и научиться, и насколько больше людей считают, что учиться очень трудно. Муад’Диб же знал, что каждый опыт несет свой урок.
Но разглядывая лица, он вдруг понял, какие все здесь чужие друг другу. Под дешевыми улыбчивыми масками скрывались гнусные мысли, а за безмятежным щебетом — холодная немота сердец.
Не в настроении?! А при чем тут твое настроение? Сражаются тогда, когда это необходимо, невзирая на настроение! Настроение – это для животных сойдет, или в любви, или в игре на балисете. Но не в сражении!
Философия ножа: обрубая то, что не имеет завершения, ты завершаешь его, ибо оно обретает свой конец.
Но мудрость закаляет любовь — и умеряет ее; и она придает новую форму ненависти. Как можно говорить о жестокости, не изведав всей глубины как жестокости, так и доброты.
Просто удивительно, сколько людей не верят в то, что смогут учиться, но ещё больше считают, что учиться трудно.
Люди смотрели на своих богов и талисманы и видели в них свой страх и свои амбиции.
Власть имущие очень ревниво относятся к чужой популярности.
Сделки – это для равных. Или почти равных…
Чувство величия преходяще. Оно непостоянно и непоследовательно. Отчасти оно зависит от мифотворческого воображения человечества. Человек, испытывающий величие, должен чувствовать миф, в который вплетена его жизнь. Он должен отражать то, что этот миф проецирует на него. И он должен быть прежде всего ироничным — ибо именно ирония удержит его от веры в собственное величие, она — единственное, что даст ему подвижность внутри себя. Без этого качества даже и случайное величие уничтожит человека.
Потом она попросила меня объяснить, что значит управлять. Я сказал — уметь командовать. А она говорит, что как раз здесь большой пробел в моём образовании.
Мудрость ведь сдерживает любовь, не так ли? И она же несет в себе новую форму ненависти. Как можешь ты определить, что такое безжалостность, пока не измеришь глубину как жестокости, так и доброты?
Во всякой вещи скрыт узор, который есть часть Вселенной. В нем есть симметрия, элегантность и красота – качества, которые прежде всего схватывает всякий истинный художник, запечатлевающий мир. Этот узор можно уловить в смене сезонов, в том, как струится по склону песок, в перепутанных ветвях креозотового кустарника, в узоре его листа. Мы пытаемся скопировать этот узор в нашей жизни и нашем обществе и потому любим ритм, песню, танец, различные радующие и утешающие нас формы. Однако можно разглядеть и опасность, таящуюся в поиске абсолютного совершенства, ибо очевидно, что совершенный узор – неизменен. И, приближаясь к совершенству, все сущее идет к смерти.
Глухой не может слышать — задумайтесь над этим. Не так ли и все мы, возможно, в чем-то глухи? Каких чувств недостает нам, чтобы увидеть и услышать окружающий нас иной мир?
Быть может, самым ужасным моментом познания является то, когда ты понимаешь, что твой отец — обычный человек из плоти и крови.
«Если бы желания были рыбами, мы бы все забрасывали сети…» – пробормотал он.
Командир должен всегда казаться уверенным. А вся эта правда — она только для твоих плеч… раз уж тебя угораздило взять на себя ответственность, никогда не показывай её тяжести.
Хищник никогда не останавливается. И ты не давай пощады, не останавливайся. Милосердие – это химера. Желудок отбросит его голодным урчанием; горло – хрипом жажды. Вот и будь всегда алчен, голоден и жаждущ.
Поспешность – орудие шайтана.
Тебе приходилось слышать о животных, которые отгрызают себе лапу, чтобы вырваться из капкана? Так ведут себя животные. Человек остается в ловушке, дожидается охотника и убивает его, чтобы избавить от опасности своих соплеменников.
Хороший правитель должен изучить язык своего мира, потому что он в каждом мире разный.
Когда отдаёшь приказание, всегда нужно показывать, что доверяешь человеку. Если будешь всё время критиковать, люди перестанут верить в тебя.
— Я думаю о том, что скоро мы все уедем и больше никогда не увидим этих стен.
— Поэтому ты грустишь?
— Грущу? Что за вздор! Грустят, когда теряют друзей. А стены — это всего лишь стены.
… тайна жизни, тайна бытия — это не загадка, требующая решения, а реальность, которую надо пережить.
Начало есть время, когда следует позаботиться о том, чтобы всё было отмерено и уравновешено.
За райскую жизнь люди расплачиваются одной ценой: они становятся слабыми, изнеженными, теряют закалку.
О вы, те, кто знает, как страдаем мы здесь, не забудьте нас в ваших молитвах.
Произнесена мысль или нет – она реальна и обладает силой реальности.
Начало — пора деликатная, с ним нужно быть осторожным.
Он устал, предельно устал, в том числе и от того, что усталость эта должна оставаться для всех незаметной.
– Горожане прямо рвутся в бой, – признал Стилгар.
– Их обиды свежи, и ненависть не затенена ничем, – ответил Пауль. – Вот почему мы используем их как силы первого удара.
Величие мимолетно, в нем нет никакой внутренней закономерности. Частично оно зависит от склонности людей верить в мифы. Человек, которому удалось испытать на себе, что такое величие, должен понимать, какому именно мифу он этим обязан. Он должен отражать тот свет, который направлен на него. И ему должно быть присуще чувство самоиронии, предохраняющее его от веры в собственную исключительность.
Критическое отношение к самому себе позволит ему не останавливаться в своем внутреннем развитии. Если же человек не может посмотреть на себя со стороны, то ему не под силу вынести даже кратковременное возвеличение.
— «Да не дерзнет никто создавать машину по образу и подобию человеческого разума», — процитировал Поль.
— Правильно. (…) Но на самом деле в Оранжевой Книге должно быть сказано: «Да не дерзнет никто создавать машину, ПОДМЕНЯЮЩУЮ человеческий разум».
Начало любого дела — это тот этап, когда вы должны с особой тщательностью уравновесить свои весы.
Нам не следовало пытаться создать новые символы… Нам надо было понять, что нельзя вносить неопределенность в общепринятые верования и возбуждать любопытство относительно Бога. В повседневной жизни нас окружает нестабильность всего человеческого – но мы позволяем нашим религиям становиться все более жесткими, подавляющими, все сильнее служим конформизму. Но что за тень легла на пути божественных заповедей? Это – предостережение, напоминание о том, что старые институты религии сохраняются, как сохраняются и владеют душами старые символы, хотя смысл и содержание их давно потеряны, и что нельзя просто механически сложить вместе все известные знания и верования.
— Я буду защищать его изо всех сил.
— Защищай! Если хочешь сделать его слабее. Защищай своего сына, Джессика, и он никогда не вырастет столь сильным, чтобы соответствовать собственному предназначению! Каким бы оно ни было.
Многое из того, что прежде называлось религией, несло бессознательно враждебное отношение к жизни. Истинная же религия должна проповедовать, что жизнь полна радостей, услаждающих взор Господа, и что знание без действия – пусто. Все люди должны увидеть, что механическое заучивание канонов и правил есть по сути своей обман. Истинное учение узнать легко: вы узнаете его безошибочно, ибо истинное учение пробуждает в вас нечто, которое скажет: «Ведь я знал это всю свою жизнь…».
Отец сказал мне однажды, что уважение к истине лежит в основе всех почти систем морали. «Ничто не возникает из ничего», – сказал он. Глубокая мысль – если только понимать, сколь изменчивой может быть «истина».
Мы пришли с Каладана – райского мира для нашей, человеческой формы жизни. Там, на Каладане, не было нужды строить рай для тела или духа – перед нашими глазами была уже райская действительность. Но за нее мы заплатили ту цену, какой люди всегда расплачивались за райскую жизнь: мы стали слабыми, изнеженными, потеряли закалку.
В рамках ортодоксальной религии избежать влияния политики невозможно. Борьба за власть пронизывает все: обучение, воспитание и правила жизни в ортодоксальной общине. И из-за этого давления руководители такой общины или общества рано или поздно неизбежно встают перед не имеющим альтернатив выбором: или скатиться к окончательному оппортунизму ради сохранения своей власти, или же быть готовыми пожертвовать даже и собственной жизнью во имя ортодоксальной этики.
И бунты, и комедия эта были знаками времени, симптомами, и весьма красноречивыми. Они выдают психологический настрой, глубокую неуверенность… и стремление к чему-то лучшему, и страх, что ничего не выйдет.
Люди, не находя ответов на сунны, теперь обратились к своему разуму. Всякий ищет просветления. Религия – лишь древнейший и наиболее достойный путь из всех, на которых человек искал объяснения сотворенной Богом Вселенной. Ученые ищут законы, движущие событиями, строят упорядоченную и закономерную картину мира; задача религии – найти место человека в этой картине.
Человечество знает, что может погибнуть, если начнётся генетический застой. Наследственность — это поток благородной крови, которая должна непрерывно перемешиваться.
Граница между невежеством и знанием, дикостью и культурой – воистину она начинается с того, насколько достойно мы обращаемся со своими мертвыми…
— Отчаявшиеся люди опаснее всего, — сказал Гарни.
— А разве мы не отчаялись? — спросил Стилгар.
– За кого твои люди, Гурни?
– Они – контрабандисты, – пожал плечами Халлек. – Где выгода, там и они.
Правда может оказаться более грозной, чем самые страшные догадки, но даже опасные факты ценны, если умеешь с ними обращаться.
…необходимо стремиться к постоянству изменчивости внутри себя.
Самоконтроль в сочетании с коварством – что может быть ужаснее.
Вождь – это тот, кто отличает толпу от собрания людей.
… все религии имеют по меньшей мере одну общую заповедь, а именно: «Не искажай душу».
Ты сама знаешь опасность защиты: если ты станешь защищать его слишком усердно, он не вырастет достаточно сильным. У него не хватит сил для исполнения своего предназначения – каким бы оно ни было.
Убийца с манерами кролика – самое опасное, что только может быть.
Я не должен бояться. Страх убивает разум. Страх — это малая смерть. Он способен погубить все. Я встречаю мой страх лицом к лицу. Пусть он пройдет надо мной. Пусть он пройдет сквозь меня. Когда он пройдет, я обернусь и прослежу его путь внутренним взором. Там, где был страх, не будет ничего. Останусь только я.
«Дюна» (англ. Dune) — эпический научно-фантастический роман американского писателя Фрэнка Герберта, впервые опубликованный в 1963–1965 годах в виде серии глав в журнале Analog Science Fiction and Fact, и в 1965 году впервые изданный отдельной книгой. Роман стал первой частью цикла «Хроники Дюны». В последующие годы Герберт написал ряд романов-продолжений.
Сюжет книги:
Действие происходит в галактике далёкого будущего под властью межзвёздной империи, в которой феодальные семейства владеют целыми планетами. Главный герой — молодой аристократ Пол Атрейдес, чья семья получает в управление планету Арракис. В пустынях Арракиса добывают особое вещество — «пряность», необходимое для космических перелётов. После военного переворота Пол вынужден скрываться среди жителей пустынь — фрименов — и в итоге поднимает их на священную войну против империи.
Персонажи:
Дом Атрейдес:
Пол Атрейдес (Муад’Диб) — наследник Дома Атрейдес, позже известный как Квизац Хадерах, Лисан Аль-Гаиб, Махди и Усул. Сын герцога Лето и леди Джессики. Становится пророком фрименов и императором. Лето Атрейдес — герцог, правитель Дома Атрейдес, отец Пола. Двадцать поколений его семьи правила планетой Каладан. Леди Джессика — наложница герцога Лето, мать Пола, воспитанница ордена Бене Гессерит. Дункан Айдахо — оружейный мастер и правая рука герцога Лето. Преданный Дом Атрейдес воин, помогает обучать Пола. Гурни Халлек — верный воин Дома Атрейдес, получивший прозвище “Доблестный”. Ненавидит Харконненов и предан Атрейдесам. Суфир Хават — ментат Дома Атрейдес, специалист по анализу информации и стратегическому планированию. Доктор Юэ — высокий, худой человек с большой головой и пурпурными губами, врач Дома Атрейдес.
Дом Харконнен:
Барон Владимир Харконнен — правитель планеты Гиди Прайм, глава Дома Харконнен. Очень богатый и влиятельный человек, мастер интриг. Глоссу Раббан (Зверь) — племянник барона, жестокий правитель Арракиса. Питер де Врийе — ментат Дома Харконнен.
Фримены:
Стилгар — наиб (вождь) ситча Табр, принимает Пола и Джессику. Дядя Чани. Чани Кайнс — фрименка, дочь планетолога Лиета Кайнса, возлюбленная и жена Пола, мать его детей. Лиет Кайнс — лидер фрименов, наполовину фримен по матери, мечтает об озеленении Арракиса. Орден Бене Гессерит
Гайя Елена Мохийям — Преподобная Мать, наставница леди Джессики, проктор школы ордена.
Другие значимые персонажи:
Шаддам IV Коррино — падишах-император, 81-й правитель династии Коррино. Файд-Раута Харконнен — младший сын Абульурда, наследник барона Владимира Харконнена.
