Ничто так не тешит национальную гордость великоросса, как «Лада», обгоняющая «Мерседес».
Если не хочешь нажить лишних врагов, никогда с малознакомыми людьми не говори о религии, политике и футболе.
— А вот я так уже не могу… Никакого аппетита. Жую, потому что надо. Пью, когда наливают. Е..усь чисто из принципа. Гусев, ты же умный, скажи — когда все это кончится?
— А ты застрелись, — посоветовал Гусев.
Ведущий пренебрежительно фыркнул:
— Сто раз пробовал. Взвожу курок, гляжу в дуло и понимаю — ничто меня не удерживает. Могу нажать, понимаешь? Запросто. И такая скука разбирает… А потом вспоминаю: мне же на работу завтра. Вдруг случится что-нибудь забавное? Так и живу.
Каждый должен что-то заплатить за свободу и безопасность, понимаете, каждый! Мало перестать мусорить на улице, нужно еще и человеческий мусор кидать туда, где ему место.
Зевак позади ощутимо прибавилось. Всегда приятно участвовать в добром деле, когда им уже вплотную занялся другой.
Рано или поздно революционный террор признается исчерпавшим себя. А поскольку при любом терроре невинно убиенных накапливается выше крыши, то есть и отличный повод разобраться с теми, кто террор проводил в жизнь. Доказав их расстрелом свою чистоту. Это просто ротация символов власти, шеф. Закон природы.
Ты просто готовый клиент для одного нашего интересного департамента. Где двери без ручек и всем постоянно спать хочется.
В принципе у человека нет права кончать с собой. И бог не велел, да и вообще это выход слабака или безумца. Но случаются частные случаи. Извини за тавтологию, или как это там… Случаются.
Любишь расстреливать — люби и могилки копать.
Нотация – это речь назидательного характера, никак не подкрепленная доказательно. Нотацию обычно читает старший младшему или, как в нашем случае, ведущий – ведомому. А поскольку старший, то есть ведущий, уверен, что его авторитет непререкаем, то место доказательной части занимают голые эмоции. «Ты должен», – говорит старший. И не более того. Поэтому нотации обычно малопродуктивны. Но тем не менее их почему-то все читают младшим и ведомым.
«Все-таки самые лучшие защитники и спасатели — это малость сумасшедшие люди. И пока им есть кого защищать и спасать, будет порядок. А когда они перезащищают и переспасают всех-всех-всех… Что тогда?»
Немаловажную роль в запудривании мозгов читателя играют и эпиграфы к главам. Конечно, это чистой воды лапша на уши, но фактологически к эпиграфам не придерешься, отчего лапша вешается особенно эффективно.
От наркоты только одно верное средство, которое помогает всем, — пуля в голову.
По-настоящему сильная личность никогда не станет мучить слабого и беспомощного. Она его просто запугает. Или перехитрит. Но опускаться до пыток…
-За стажера не переживай, его Данилов возьмет. Да ты и не переживаешь, я вижу. Тебе это, мать твою, недоступно. Ты же у нас железный человек, настоящий чекист. Как это там… Длинные руки, холодные ноги…
-Большие голубые глаза, — подсказал Гусев.
Нынешняя мода на здоровый образ жизни приводит к тому, что молодежь слишком много времени отдает физкультуре. Если бы они вместо этого занимались онанизмом, кривая сексуальной преступности резко пошла бы вниз…
Гусев себя контролировал, потому что знал — может убить. Все остальные — потому что знали: действительно может.
— А вот я так уже не могу, — пожаловался он. — Никакого аппетита. Жую, потому что надо. Пью, когда наливают. Е..усь чисто из принципа. Гусев, ты же умный, скажи — когда все это кончится?
— А ты застрелись, — посоветовал Гусев.
Ведущий пренебрежительно фыркнул:
— Сто раз пробовал. Взвожу курок, гляжу в дуло и понимаю — ничто меня не удерживает. Могу нажать, понимаешь? Запросто. И такая скука разбирает… А потом вспоминаю: мне же на работу завтра. Вдруг случится что-нибудь забавное? Так и живу.
Как известно, на президентские дворцы и прочие крепости, в которых размещается власть, нападают только в двух случаях — либо приезжает на танках собственная армия, которой надоело бездельничать, либо на машине таранит ворота сумасшедший идейный террорист со взрывным устройством в багажнике. Все остальные почему-то считают, что эти объекты слишком хорошо охраняются, и поэтому захватывать нужно в первую очередь банки, телевидение и нервные узлы энергетической системы, прикрытые не в пример хуже.
Идея безукоризненной честности автора художественного произведения в описании мыслей и поступков героев, концепция «правды, которая войдет в сознание читателя как часть его собственного опыта» нашла свой отклик в умах прогрессивной творческой интеллигенции и породила мощное литературное течение, которое на сегодня можно признать господствующим как у нас в стране, так и в наиболее интеллектуально продвинутых государствах остального мира.
Корпус функциональной неврологии. Так у сильных мира сего называются психушки. Дабы лишний раз не травмировать их слабую психику.
В принципе у человека нет права кончать с собой. И бог не велел, да и вообще это выход слабака или безумца. Но случаются частные случаи. Извини за тавтологию, или как это там… Случаются.
Кстати, право оказать сопротивление – отличная штука. Честнейшая. Только надо бы его расширить. Например, мне позарез нужно конституционное право оказывать сопротивление теще. Вплоть до огневого контакта.
– Как говорится, перед законом все равны.
– Но некоторые равнее других.
– Садится на иглу только тот, кому положено на нее сесть. Кому очень нужно.
– А кому не нужно? – тут же спросил Валюшок.
– Тот и не садится.
— В крайнем случае всех поубиваем, — утешил его Гусев.
-Знакомьтесь, Алексей Валюшок, суперагент, гроза преступности. Страшный человек, зубодробителен и сногсшибателен. В первый же день уконтрапупил троих заезжих бандюков. После чего почил на лаврах и уже месяц груши околачивает.
Страшный человек суперагент Валюшок тоскливо вздохнул и опустил глаза.
Увы, даже самый лояльный гражданин отчего-то терпеть не может трупы и кровищу, пусть это все и бандитское. По телевизору он с великим удовольствием смотрит, как негодяев разделывают под орех, а от грубой реальности воротит нос.
Поганое ощущение, когда тебя бьют и ты ничего не можешь сделать. Если нарочно позволяешь себя бить, чтобы совсем не убили, — это один разговор. И кровища будет, и слезы, но в этих слезах есть момент торжества — ушел, вывернулся, обдурил противника. А бывает, так отмудохают, что лежишь и думаешь — повеситься, что ли?
Обществу нужны убогие. Не бесноватые и юродивые, а именно убогие. Чтобы жалеть.
Каждый божий день, каждый час, каждый миг статус выбраковщика защищал Гусева от себя самого. Работа держала его в узде, не позволяя спиться или потерять рассудок. И в первую очередь — не оставляя сил задуматься о том, кто же он такой и зачем вообще живет.
Закон суров, но это закон. Всего лишь буквы. И мы этим буквам обязаны следовать. Не то что некоторые.
— Дай мне Шацкого, я его в пять минут изобличу. Он у меня сначала чистосердечное напишет, а потом еще и добровольно удавится, — пообещал Гусев.
— У тебя, Гусев, чистосердечное написал бы даже, так сказать, Дзержинский,- сообщил Мышкин.
— Жалко, не дожил, — вздохнул Гусев.
Ты просто готовый клиент для одного нашего интересного департамента. Где двери без ручек и всем постоянно спать хочется.
— Циник ты, Гусев.
— Я выбраковщик, шеф. Откуда у меня эмоции? У меня все подавлено к чертовой матери. Взял за ушко, отвел за уголок, посадил в машинку. Был урод — не стало урода. И главное — его жертва не чувствует себя виноватой в том, что урод из-за нее отправляется в брак. Это ведь очень важно — уберечь жертву от комплекса вины.
Мимо проехал, обгоняя выбраковщиков, давешний “BMW” и круто спикировал к подъезду дорогого ночного клуба… В неоправданно дорогих безвкусных заведениях наподобие того, куда направилась дамочка из “BMW”, тусовались, как правило, не совсем нормальные. Скучные пустые люди, измученные вечным ощущением, что им чего-то недодали в жизни.
— Скажите, — мягко спросила она, заглядывая Гусеву в лицо, будто
тоже проводя свой эксперимент, пытаясь разгадать душу безбожника. —
Неужели вам не страшно?
— Мне-то чего бояться? — удивился Гусев. — У меня перед ним, — он
ткнул пальцем в небо, — никаких обязательств нет. Мы ни о чем не
договаривались. Это вам, я так думаю, положено бояться, вы же ему душу
продали…
Как известно, писатель — существо особое, наделённое даром подсматривать и анализировать нюансы личностного общения, ускользающие от взгляда обывателя…
— Нормальное. Клиента вижу четко. Что-то он на психа не особенно похож.
— Главное чтобы упал внутрь, а там разберутся… Эй! Леха, ты не перепутал?! Там в соседнем окне наш психолог.
— Вот психолог-то как раз абсолютно сумасшедший…
— Валюшок! – прикрикнул Гусев. – В каком окне клиент?!
— Да в левом от меня, в левом, что же я – совсем обалдел?
Гусев облегченно вздохнул. Но что-то вдруг защемило внутри.
Оказывается, ему совершенно не хотелось, чтобы Валюшок стрелял в живого человека, единственная вина которого – желание покончить с собой при большом стечении народа.
— Держись за шляпу. Нас только что с ног до головы уделали преступным высокомерием. Предлагаю мелко и подло отомстить. Готов?
— Значит, так, молодые люди, — произнес Гусев еще более ласково. — У вас в магазине стоит какое-то чмо, матерится, как извозчик, наглеет и чего-то требует. Заказывал он, наверное, порнуху. На это мне наплевать, порнография у нас кажется запрещена, но вещь на самом деле полезная, так что бог с ней. А вот остальное…
Рано или поздно революционный террор признается исчерпавшим себя. А поскольку при любом терроре невинно убиенных накапливается выше крыши, то есть и отличный повод разобраться с теми, кто террор проводил в жизнь. Доказав их расстрелом свою чистоту. Это просто ротация символов власти, шеф. Закон природы.
Если ты взял на себя право решать, кто хороший, а кто плохой, – будь готов, что тебя могут забраковать тоже. А значит, нужно становиться выбраковщиком самому. И это самый разумный выбор».
Мимика у его ведомого была очень богатая. Хищно коситься, грозно набычиваться, ехидно улыбаться и внушительно двигать челюстью Валюшок умел блестяще. Причем каждая гримаса была этакой самопародией, имитацией того, как на самом деле Валюшок мог бы выглядеть, случись ему родиться страшным и кровожадным.
— Понимаешь, Мурашкин с пятого участка, прекрасный мужик, взял и застрелил одного урода. В состоянии аффекта застрелил.
— Ничего не понимаю, — удивился Гусев. — Ваша братия каждый божий день кого-нибудь застреливает в состоянии аффекта. И рисует в отчете самооборону. Напивается до состояния аффекта, а тут навстречу топает мирный гражданин в состоянии аффекта и начинается самооборона из всех видов оружия… Странно, что вы друг друга еще не перезастреливали. Даром что пребываете в состоянии аффекта с утра до ночи…
Но в то же время [он] недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храма. Да еще и поесть вволю не дают.
На прилавок легли сигареты. Одну сторону пачки целиком закрывала белая наклейка с крупной надписью «ТАБАК УБИВАЕТ».
– Ого, – пробормотал Гусев. – Началось. Как ты там сидишь, бедняга, к тебе же все пачки на витрине этой стороной повернуты…
– Ужас, – согласился продавец. – До костей пробирает. Брошу курить на фиг. Хорошо еще на водке не догадались какую-нибудь пакость написать.
Жадные мы все до ужаса. Наш парень, который наживкой работал, говорил потом – ничего не бойтесь, люди, а бойтесь вот этого пакостного желания хапнуть чужих деньжат. Когда тебе мерзавец в глаза заглядывает и предлагает разделить ответственность на двоих, ты ведь не становишься от этого мерзавцем. Ты думаешь, что тебе просто очень повезло. Может человеку раз в жизни повезти? Считается, что может. Должно.
Людям показали (и доказали), что они не только на самом деле готовы убивать, но и могут этим заниматься. Фактически выбраковка задействовала старый мотив «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», используя естественную тягу незрелой личности к решению вопросов силовым путем. Людям официально РАЗРЕШИЛИ взбунтоваться «за все хорошее и против всего плохого» (с упорным вдалбливанием в головы позиции «за»). И они взбунтовались, с чисто русским масштабированием уничтожив каждого пятнадцатого из НАС. Поэтому всякие попытки расценивать выбраковку как явление инородное, привнесенное извне, несвойственное русскому менталитету, – увы, несостоятельны.
С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вдоволь не дают.
Утратить это замечательное ощущение того, что за левым плечом находится боевой товарищ — верная, надежная, проверенная
частица тебя самого. Лучшее прикрытие от любых опасностей и неприятностей.
Глаза у нее оказались именно такие, как Гусев и предполагал, — с легкой отрешенностью, почти незаметной, если не знать, что искать. Глаза человека, с которым Бог, и теперь ему море по колено. В отличие от самого Гусева — беззащитного перед мирозданием, вечно сомневающегося, но зато свободного.
С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.
Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.
Хроники повествуют, что во времена его правления можно было бросить на улице золотую монету и подобрать ее через неделю на том же месте.*******Это называется: любишь расстреливать – люби и могилки копать.*******Страх за свою жизнь и ненависть к окружающему миру – вот движущая сила выбраковщика.*******Массовые казни – испытанный способ остаться в памяти потомков
Женщина бросила на выбраковщиков укоризненный взгляд. Гусев, собственно, для этого ее и поддел — хотелось заглянуть человеку в глаза. С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.
Мы же действительно не убийцы, хотя и слишком много шутим на этот счет. Что тоже нас характеризует как относительно нормальных людей.
– Ага, – ухмыльнулся помощник. – Когда случается конфликт, вы просто убиваете друг друга.
Корнеев через плечо глянул на него и презрительно скривил губу.
– Больше нет, – сказал он. – Слишком мало нас осталось.
Напротив ресторана очень удачно разместилось отделение налоговой инспекции. Там хватило места засесть с полным комфортом не только двойке Гусева, но и доброй половине «группы поддержки». Нижние чины вели наблюдение, а Гусев, старший группы и примкнувший к ним Валюшок принялись всячески отравлять жизнь налоговикам. Они расхаживали по офису, открывая двери ногами, приставали к местным девицам и задавали начальникам дурацкие вопросы типа: «А если я в нерабочее время кого-нибудь убью, мне это нужно вносить в декларацию или нет?»
Дворнягами должны заниматься органы санэпиднадзора. Их что, упразднили? Или в городе ни одной двуногой сволочи не осталось? Мы что, получается, всех гадов уже поубивали? Может, я тогда домой пойду?
Зевак позади ощутимо прибавилось. Всегда приятно участвовать в добром деле, когда им уже вплотную занялся другой.
Два слова ребятам, и я ваш, – Гусев отошел к своим подчиненным, которые с почтительного расстояния скалили зубы и таращили глаза. Особенно забавно выглядел Леша, он так и пыжился весь от восторга. «А ведь мальчишки любят его, – подумала Ирина. – Мальчишки славные, кого попало любить не станут, значит – есть за что. Да я и сама знаю, почему. Он не очень счастливый и очень добрый. Изо всех сил давит в себе эту доброту и ничего не может с ней поделать.
А нынешний порядок, как к нему ни относись, человеческое достоинство не ущемляет. Наоборот, он ставит его выше всех остальных ценностей. Он может разве что убить тебя.
А уж у нас-то, в Воинстве Христовом – сам Бог велел. Хотя некоторые считают, что АСБ – армия Тьмы. Но таких мы почти всех поубивали. И чего ты сюда подался, Валюшок?
Почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят – если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.
Каждый раз, меняя работу, ты проходишь заново путь от «черепа» до «деда». Везде, где собирается больше одного человека, «дедовщина» присутствует в том или ином виде.
Глаза у неё оказались именно такие, как Гусев и предполагал, — с лёгкой отрешённостью, почти незаметной, если не знать, что искать. Глаза человека, с которым бог, и теперь ему море по колено.В отличие от самого Гусева — беззащитного перед мирозданием, вечно сомневающимся, но зато свободного.
Воровать начинают с голодухи. Но это не значит, что когда жизнь выправится, человек, который таскал с поля в карманах пшеничные колосья, обязательно начнет подламывать хлебные ларьки. Многие готовы стянуть то, что плохо лежит, когда жизнь берет за глотку. Но они не становятся от этого закоренелыми преступниками. А вот если тебя с детства научили, что работать глупо, потому что можно отнять, украсть…
С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят – если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов.
Жутко внушаемый этот Мышкин. Прочтет какую-нибудь шизоидную книжку и тут же заделывается апологетом новой веры. Сначала он был убежденный йог, потом жуткий антисемит, в прошлом году из церквей не вылезал, а теперь, по-моему, в нацисты метит. А у него ведь, извини-подвинься, почти тридцать человек, и всем им он постоянно мозги компостирует… Может, подарить ему что-нибудь про экстрасенсорику? Действительно, пусть откроет в себе волшебный дар ясновидения и общается с Космосом. Хотя нет, опасно – вдруг ему прямо из недр мироздания какая-нибудь чушь послышится…
— Ну вы… даете!!!
— Еще хочешь? — услужливо спросил невидимка.
— Конечно! — заорал Гусев. — Конечно хочу! Почему двести двадцать?! Триста восемьдесят сюда!!!
Его прижгли снова, и он мгновенно вырубился.
«Выбраковка» — роман писателя-фантаста Олега Дивова в жанрах социальной фантастики и антиутопии. Написан в 1999 году. Место действия: альтернативная Россия — Славянский Союз. Новый порядок наведён жёсткой рукой, программа выбраковки устраняет «лишних» — тех, кто не соответствует стандартам.
Сюжет книги:
В Славянском Союзе всё кажется правильным: нет преступности, город чист, порядок торжествует. Однако автор показывает издержки выбраковки. Например:
Право казнить и миловать превратило самих выбраковщиков в своего рода опричников, которые испытывают чувство азарта при виде крови.
В результате страдают обыватели, которых выбраковщики должны защищать.
Спустя семь лет после начала выбраковки (в 2007 году — время действия романа) правительство принимает решение «прикрыть» Агентство социальной безопасности (АСБ) и подвергнуть выбраковке самих выбраковщиков.
Персонажи: Главный герой — Павел Гусев, уполномоченный АСБ. Гусев — не злодей и не герой, а обычный человек, выбравший сторону системы. Алексей Валюшок — Молодой стажёр АСБ, который ещё не прошёл полную трансформацию мировоззрения. АСБ — организация, которая занимается выбраковкой преступников, алкоголиков, наркоманов и других опасных для общества людей. Выбраковщики не имеют при себе штатного огнестрельного оружия, им выдают «игольники» — пистолеты, стреляющие дротиками с парализующим составом.
